С Ольгой Напрюшкиной я познакомился в 1980 году, выступая в г.Уссурийске. Она была на сцене в числе других участников психологических опытов. Нескольким из них, в том числе и ей, я внушил, что они поэты и дал им задание быстро сочинить стихотворение.

Ольга сочинила первой. И когда прочла, я поначалу сам не поверил, что это стихотворение, чем-то напомнившее мне стихи Марины Цветаевой, родилось несколько минут назад.

Зрители тоже, очевидно, были убеждены, что она прочла то, что давно знала. Чтобы исключить сомнения зрителей, да и свои собственные, я предложил ей сочинить ещё одно стихотворение. Про любовь. Но при одном  коварном условии, чтобы в нём обязательно были слова: весна, кирзовые сапоги, гвозди, кирпичи, ливерная колбаса.

Не прошло и минуты, как она выполнила задание, сочинив стихотворение о любви, сумев удачно сплести и вставить в текст все эти слова, не имеющие к любви никакого отношения. С тех пор она в хорошем смысле слова «заболела» сочинительством стихов. Мы часто общались по телефону и она каждый раз читала мне своё очередное произведение, зачастую сочиняя в момент разговора.

Улетал я из Владивостока из аэропорта г. Артём. В 3 часа ночи меня позвал к телефону дежурный. И вот издали, еле слышно, прозвучал голос Ольги. Она решила прочесть мне очередное стихотворение. По-моему, о весне.
Я уже не удивлялся её гениальной способности, которую мне удалось пробудить в ней. Перебив её, я сослался на то, что уже 3 часа ночи и чуть было, не положил трубку. Но потом, чтобы не обидеть, решил дать ей задание – «напишите, в конце концов, стихотворение обо мне». «Сейчас», - ответила она.
«Пишите, я буду диктовать».

Дежурный дал мне обрывок газеты и карандаш. И она тут же, сочиняя на ходу, не останавливаясь и ничего не исправляя, продиктовала мне стихотворение «Я не цыган».

Одно время мы переписывались. Она присылала мне в Винницу толстые конверты со своими замечательными стихами. Потом, в связи с переездом в Киев и начавшейся новой жизнью с её суматохой, перегрузкой, разъездами и множеством отвлечений, наша переписка оборвалась. Адрес Ольги был потерян. Однако, я её не забывал и часто в момент выступлений читал её «Я не цыган».

Спустя 26 лет в 2006 году я снова оказался в Уссурийске. Втайне надеялся, что увижу её. Ведь она могла уехать или не знать о моём приезде. Но случилось так, что она пришла. Мы оба обрадовались встрече. К сожалению, Ольга практически потеряла зрение, получила первую группу инвалидности, не работает. И тут суждено было случиться другому чуду – после нескольких посещений моих выступлений у неё почти полностью восстановилось зрение. Автографы на своих сборниках она оставила мне, не пользуясь очками.

Ольга подробно рассказала о своей жизни. Страсть сочинять стихотворения у неё не пропала . А, наоборот, ещё больше обострилась. При всех своих материальных трудностях, ей удалось издать два небольших сборника.

«Стихи лечат меня» - с грустью произнесла она и рассказала о своём горе. 9 лет назад её единственный сын пошёл в тайгу на поиски жень-шеня. И больше никогда не вернулся. Его разорвал тигр.

После её рассказа я уехал во Владивосток, унося в своей убитой её страшным рассказом душе, невыносимую боль. Потеря ребенка - что может быть хуже? Время не сглаживает горечи, сожаления и чувства сопереживания. Часто думаю, за что же она так наказана судьбой? Временами мысленно становлюсь ею, живу её болью и тоской.

Как же ей, такой чувствительной и тонкой, прожить остаток жизни с мужем-инвалидом в тесной квартирке, бесконечно вдвоём оплакивая своё безутешное горе?

А.Кашпировский