(На экране снова события телемоста «Москва-Киев»)

Кашпировский: ... для человечества, в будущем, и эндорфины, и другие вещества мы будем искать... Это огромная будет польза. Вот... Пожалуйста, дальше. Операционное поле мне можно показать чуть покрупнее. Я могу делать передышки. Вот, например (допустим), я сейчас, в эту секунду, умираю, к примеру. Но она уже, ну как бы сказать, имеет такую ​​направленность с моей стороны, что на час, на два, на три часа... Я умер — а операция будет продолжаться. Вот в чем дело. Операция будет продолжаться, и через определённое время... Вот, допустим, я ей скажу, что через час она придет, так сказать, к такому состоянию. Но что еще интересно, что Любовь Васильевна весь послеоперационный период проведет так, как будто ее даже и пчела не кусала — такое будет ощущение. Что она постоянно, постоянно будет в нормальном состоянии. Абсолютно безболезненно. Снова начала проваливаться! Эти провалы у нее будут постоянно. То она на поверхности где-то, то она снова... То поверхность, то снова...

Как это:

«И чтобы снилось мне, что я плыву, плыву,
И что волна немая
Навстречу отдаёт меня другой волне».

Вот такое ощущение, что ты плывёшь как-будто по волнам, а вся эта суета вокруг, все эти прикосновения: кто-то руками касается, кто-то пульс измеряет, приборы — это все нулевой вариант.

Хирург: Все нормально?

Кашпировский: Нормально... Да, абсолютно. Вот... Все остальные спокойны. Потому что здесь всех тех, кто смотрит, мы их тоже будем приводить в состояние спокойствия. Вот...Немножечко поле чуть-чуть расширьте, что бы мы смотрели. Все, теперь видите, теперь после этого варианта операция может длиться, я повторяю, бесконечно долго. Бесконечно долго. Вот у нее давление начало падать. Давление начало становиться таким, каким должно быть. Вот, я хочу ее привести к нормальному давлению вообще в конце.

Анестезиолог: Анатолий, у нее было 190, снижалось до 150, сейчас растет 170.

Кашпировский: Я сказал, что волнами будет. Ну и что?

Анестезиолог: Пульс идет около 98.

Кашпировский: Ну и все нормально. Все идет нормально.

Журналист: Видите, микрофон передается здесь хирургу для того, чтобы он мог иметь связь.

Кашпировский: Я могу рассказывать стихи сейчас. В будущем я вижу, если нам придется такое делать с человеком, находящимся где-то там на Марсе, мы можем включить какую-то мелодию — Бетховена... Кстати, мы не предусмотрели этот вариант, вот, чтобы звучала музыка. Ну что же, это наше упущение. Глаза не закрывайте... Глаза не закрывайте! Вот так. Ну, а теперь я немножко состояние углублю ее. Углублю ее состояние в плане том, что она сейчас вообще куда-то провалится. Вообще. И это интересно — это время проследить за показателями давления. Ну, здесь можно все что угодно... Здесь можно слова, здесь можно стихи. Давайте... Люба, открой левый глазик, открой... Глаз открыла левый! На меня посмотрела... Ну, моргнула мне! Вот так. Ну и все, давай дальше отдыхай. Вот оно -настоящее гипнотическое состояние. Локальный вариант. Совершенно неправильно, когда говорят: «Спать!», как будто через «Спать!»... Вот, она не спит, все слышит. Но она не чувствует грудь, грудь резиновая стала. Вот и все. Обезболивание, заметьте, оно произошло в секунды. Буквально секунды ушло на то, чтобы обезболить. И я считаю, что вообще это такой декоративный вариант, легкий. Вот, потому, что можно делать на костях, можно пилить кость, можно добраться до легких, можно добраться до печёнок, селезёнок, и так же жёлчный пузырь, я уверен — абсолютно на сто процентов можно удалить у человека, и он не будет ничего чувствовать. Мы уже заканчиваем эту операцию.

Но, правда, нас еще ожидает вариант небольшой паузы. Сейчас этот материал пойдет на гистологию, его будут исследовать. Спокойно. Мы договорились, все эти варианты оговорили. Может пойти на гистологию материал, значит... И будем знать, что делать дальше. Вот, у меня почему-то уверенность, что на этом операция закончится практически.

Хирург: Операция закончена.

Кашпировский: Операция закончена. Можно с ней поговорить. Кто там хочет с ней поговорить? Валентин Васильевич, там Вам положено с ней разговаривать? Поговорите с ней. Люба! Люба, слушай, смотри сюда. Наша взяла.. Наша взяла. Ну как, ты довольна?

Пациентка: Да.

Кашпировский: Прекрасно?

Пациентка: Хорошо.

Кашпировский: Ну, поспрашивайте. Щекотно не было там?

Пациентка: Не было, Анатолий Михайлович. Все хорошо.

Кашпировский: А какие ощущения имела ты? Расскажи мне?

Пациентка: Ну, весь инструмент я слышала, все голоса я слышала. Знала, что со мной делают.

Кашпировский: Да.

Пациентка: Ощущала, короче говоря.

Кашпировский: А место, место хирургическое, ощущения какие?

Пациентка: Ощущения? Ну как Вам сказать. Разрезали, потом там что-то ...

Кашпировский: Как разрезали хлеб с маслом, что-нибудь такое, да, ощущение? В общем, у тебя было ощущение, что грудь эта — как замороженная, все нервные сигналы там убиты. А ты что там, немножко плачешь?

Пациентка: Нет.

Кашпировский: Глаза блестят.

Пациентка: От радости.

Кашпировский: От радости? Ну вот, молодцом. Через неделю так твои глаза увидят. Будут смотреть, вся страна будет смотреть. Вот потому, что я считаю, Люба, что ты... Надо быть тоже особым человеком — решиться на это. Вот, я думаю, что тысячи людей тебе будут благодарны за твой смелый шаг. Что ты мне доверилась, за это.

Пациентка: Ну, я знаю, что я с Вами никогда не пропаду.

Кашпировский: Значит, первое, Люба. Я тебя программирую. Я программирую на десятидневное обезболивание груди. Десять дней. А через десять дней ты вообще это забудешь.

Журналист: Я хочу у Вас спросить, как проходила операция в необычных таких условиях? Вы были спокойны?

Хирург: Разницы между общей анестезией и подобной анестезией я не ощутил во время операции.

Кашпировский: Я хочу видеть лицо хирурга.

Хирург: Да. Была заанестезирована полностью.

Кашпировский: А как кровотечение было? Как было кровотечение — меньше или как обычно? Как?

Журналист: Спрашивают, как кровотечение было?

Хирург: Обычное.

Кашпировский: Обычное, да? Понятно.

Оператор: С Королевым еще Любовь Васильевна хочет поговорить.

Пациентка: Я хочу сказать большое-большое спасибо, что у Вас хватило смелости решиться на эту операцию.

Кашпировский: Я хочу сказать...

Хирург: Я думаю, вы слышали в Москве, диалог пациентки и хирурга? Слышно было, да, Анатолий Михайлович?

Кашпировский: Я хочу сказать... Спасибо надо сказать многим людям. Потому что у истоков этой операции стояло много людей. Начиная от Юрия Власова, Анатолия Писаренко все это были ступеньки, ступеньки... Елена Владимировна, которая сидит здесь у нас в студии, которая впервые меня пригласила в Москву, Дмитрий Сергеевич Жуков и многие другие. Ну, а главное, что все-таки наши... Институт онкологии в лице Николая Михайловича, и директора... Вот они решились на это. Поверили мне. Если бы вы не сняли тот сюжет по телевидению, который по Украине прошел, может быть, институт онкологии колебался бы. Так что...

Щербачов: Думаю, что профессионалы в общем-то не колеблются.

Кашпировский: В общем, они молодцы, что там говорить. Они молодцы.

Журналист: Очень спокойно они, вы видели как, несмотря на то, что мы в тесной операционной поместились с камерами. Теперь Николай Михайлович ждет анализы, но давайте сейчас сделаем... Верни мне Николая Михайловича.

Кашпировский: Я хочу сказать... Дайте же кофе, в конце концов.

Журналист: Разговор с анестезиологом, который пережил уже все это.

Какой у вас пульс, спрашивает?

Анестезиолог: Пожалуйста, Посчитайте, часы есть

Кашпировский: Посчитайте, ради интереса.

Журналист: Сейчас Николай Михайлович посчитает пульс.

Бондарь Николай Михайлович: Уже 90.

Анестезиолог: Я же тебя говорю, я адреналина выделил не меньше.

Журналист: Любовь Васильевна, мы с Вами попрощаемся. Операция, как вы поняли... Мы едем.

Кашпировский: Все, Люба, давай.

(Пациента машет на прощание А. Кашпировскому рукой. Ее увозят из операционной в палату)

В.Щербачов (телестудия): И вот так начался новый этап в жизни доктора Кашпировского. Более сложный, но очень интересный.

(На экране — архивная запись интервью с пациенткой уже после ее выписки из клиники)

Журналист: Любовь Васильевна, после операции в такой обстановке...Мы видим, что Вы бодры... Что вы чувствовали и почему Вы так рано уехали, в общем-то, из клиники? Как сейчас себя Вы чувствуете?

Любовь Васильевна: Я уехала из клиники потому рано, потому что я не чувствовала никакой усталости, никакой слабости. И причина еще была потому, что был... Я ощутила присутствие лекарства. Запахи меня тревожили. И мой отъезд был необходим. Вот. Чувствовала себя я после операции отлично. Никакой слабости, усталости у меня не было. Ничего меня не беспокоило. Как будто этой операции и... Эта операция как-будто и не произошла.

В. Щербачов (телестудия): Вот здесь мы даже сейчас, просматривая эти архивные кадры... Мои коллеги, те, кто смотрит... Нельзя было не комментировать это. Действительно, до сих пор удивительно то, что происходило. Сейчас Анатолий Михайлович стоит на позициях уже такой философии, глубокой философии здорового образа жизни. Пропагандирует как раз такой образ жизни, лечит людей. Есть на него спрос, несмотря ни на что — на то, что прошло столько времени, бывает везде и всюду. И не только в нашей стране сейчас. Он в таких вот поездках стыкуется и общается с учеными. Ведет очень серьезную работу.

Ну, еще раз подчеркиваю, это потому, что человек он спортивного характера, человек из спорта, наш земляк.

*****

Ну вот, на этом исчерпано время нашей программы. Мы рассказали о двух таких своеобразных юбилеях и о двух людях, которые приносят пользу и продолжают приносить пользу нашей стране. И желаем вам всем терпения, творческого вдохновения, здоровья.

До свидания.