...После операции я почувствовала какое-то обидное одиночество, в голову лезли Бог весть какие мысли... Рана заживает не так быстро, как хотелось бы, Кашпировский загнан, замотан, не звонит. Этот вакуум для еще не выздоровевшей, расстроенной женщины заполнили благонамеренные, как поначалу казалось, люди. Начали позванивать, интересоваться настроением. Тонко уловив его, не преминули, как с опозданием я поняла, использовать мою трудную житейскую ситуацию. Затянула она меня как трясина...

Эти люди, фамилии которых по понятным причинам я не могу назвать, предложили официально, под любым предлогом, изъять «свои» кадры из честного документального фильма о нашумевших операциях. Меня даже научили, как юридически грамотно, со ссылкой на Уголовный кодекс, это сделать.

Для чего? Чтобы пустить по свету вместо «конфискованной» таким образом ленты другую — коммерческий фильм о том, как я «терпела боль». Жаль, что это нагромождение лжи попало в такую авторитетную газету, как «Литературка»...

Да, чуть не забыла... Для главных кадров подложного фильма я должна была, по замыслу «режиссеров», надеть спустя полгода после операции больничную рубашку и сыграть роль Леси, которая может, оказывается, даже через болевой шок переступить во имя Кашпировского. А фильм этот, задуманный ради бешеных денег, должен был прокручиваться аж в Англии.

В общем, слишком далеко все зашло. Однажды под окнами моего дома соблазнительно запели клаксоны престижных машин, а потом вежливый голос пообещал за участие в пикантной, но подлой легенде баснословную сумму... Но муки совести меня остановили. Мы с Анатолием Михайловичем помирились, и если бы он снова пригласил меня на подобную операцию — пошла бы.